«Здравствуйте, уважаемый доктор! Хочу сказать вам спасибо за такой информативный сайт, здесь я нашла ответы на многие свои вопросы. Сейчас я решаю для себя вопрос о посещении психоаналитика. Однако возник вопрос. Часто приходилось слышать, что пациент начинает видеть в психоаналитике отца. Вы, судя по всему это подтверждаете. Но мне кажется странным, что человек может видеть отца в том, кто на отца! совершенно не похож. Вы считаете, что ваши пациенты видят в вас сходство с конкретным человеком? Или люди вообще постоянно ищут кого-то, кто решит за них проблемы и позаботится? Заранее спасибо!»
Ваш вопрос очень непростой. Психоанализ, действительно, говорит, что анализант, будем говорить пока только о женщине, ведет себя по отношению к своему психоаналитику (мужчине) также как она вела себя по отношению к своему отцу, и что анализ поведения анализанта, происходящего на глазах психоаналитика, может пролить свет на происхождение, структуру и суть нерешенных детских конфликтов. Это все действительно так, можете поверить мне на слово. Другое дело, что ваше удивление вполне уместно, действительно, звучит все это для непосвященного уха, по меньшей мере, необычно.
Конечно, для начала не плохо было бы объяснить как вообще возможно общаться с одним человеком как с другим, но эта проблема в данном формате представляется совершенно неподъемной. Единственное, что я могу Вам посоветовать, это прислушаться к своему личному опыту общения, где Вы без труда обнаружите — как часто мы ошибаемся в Другом, представляя его не таким, каков он есть на самом деле; кроме того, искажающее влияние желательности на формирование образа Другого тоже доступно простой житейской рефлексии.
Индийские философы говорят, что человек обречен жить в иллюзорном мире (майе), психоанализ, не разделяя пессимизма индийцев, подтверждает, что человек, действительно, находится в субъективном пространстве, отделяющим его от объективной реальности. Это субъективное пространство у одного и того же человека может сжиматься или расширяться, отдаляя или приближая его к объективной реальности, в зависимости от его наличной возможности контролировать объективную ситуацию («У страха глаза велики»). Чем меньше у человека возможности чувствовать себя хозяином объективной ситуации тем более он склонен к ее субъективному искажению, как говорят солдаты «На фронте неверующих не бывает». Закругляя сказанное добавлю только, что человек даже находясь далеко в своем субъективном мире, даже в бреду, сохраняет связь, пусть даже очень тоненькую, с объективной реальностью, здесь, как раз мы с индийскими философами и расходимся. Эта связь в психоанализе называется «принципом реальности». Посредством принципа реальности человек имеет возможность корректировать свое представление и о мире, и о себе, последнее осуществляется, как раз, с помощью психоанализа.
Человек всегда общается с миром через свое представление о нем, соответственно, анализант общается с психоаналитиком через (посредством) своего представления о нем. Это «через» и является возможностью такой странной трансформации психоаналитика в отца. Именно в представлении анализанта его психоаналитик приобретает черты его отца, ассоциируется с ним. В данном случае ассоциации возникают не из-за внешнего сходства аналитика с отцом, хотя, если такое сходство есть, то ассоциации усиливаются, а из-за того, что аналитик, подобно отцу, становится анализанту опорой в его сложной ситуации. Можно сказать, что все мужские фигуры, которые являются анализанту опорой (муж, учителя, руководители, начальники, командиры, врачи, водители автобуса и пр.) невольно(!) ассоциируются у него с отцом.
В контексте вашего вопроса представляется целесообразным обратить внимание на устойчивость данных ассоциаций их совершенную резистентность к какой-либо коррекции.
Если бы не было невротической необходимости, то ассоциации с отцом как возникали бы в сознании человека, так и меркли бы в нем, отсеянные принципом реальности, в самом деле, с какой стати анализант должен видеть в своем психоаналитике отца. В невротическом же случае ассоциации аналитика с отцом (отцовский перенос) обладают абсолютной устойчивостью. Сколько бы я ни взывал к здравому смыслу (принципу реальности) анализанта, сколько я бы ни говорил ей: что я не ее отец, что я могу быть ей только психоаналитиком, что ее ожидания отцовского отношения к себе (желания видеть в ней беззащитного ребенка) абсурдны, — ничего не помогает. Она продолжает смотреть на меня своими детскими беспомощными глазами, истерить и требовать, чтобы я избавил ее от необходимости делать ее работу в анализе, потому что у нее якобы не получается делать ее самой.
Для того, чтобы Вы ощутили изящество проблемы скажу, что такое странное поведение демонстрирует в анализе вполне себе самостоятельная женщина, которая сама зарабатывает на свой психоанализ, часто у нее свой успешный бизнес. Вот такой парадокс: в анализе — инфантильный бред, вне анализа — совершенно разумное, самостоятельное существование.
Оказывается, ничего тут странного нет все вполне себе соответствует теории. А, теория говорит, что бред развивается, когда человек теряет возможность контролировать ситуацию, смотри выше. О какой неуправляемой ситуации говорим мы в данном случае? Речь идет конечно же о внутренней ситуации. Попав в интимное пространство с мужчиной, ассоциирующимся у нее с отцом, в данном случае – я говорю о психоаналитике, голова анализанта начинает самопроизвольно наполняться всем тем запретным душевным материалом, который она накопила в общении со своим настоящим отцом. Самыми опасными в этом ряду являются, конечно же, инцестуальные фантазии. Вот для того, чтобы заблокировать (вытеснить) острое сексуально возбуждение, наваливающееся из бессознательного, анализант и задействует те механизмы, которые он использует с самого раннего детства для этих же целей. Механизмы эти, разумеется, инфантильные, какие еще механизмы может выработать ребенок, поэтому психоаналитик и наблюдает в анализе именно «ребенка». Я взял слово ребенок в кавычки, потому что речь, строго говоря, идет именно об инфантильных защитных механизмах используемых взрослым человеком. Механизмы эти, конечно, строго индивидуальные, поэтому психоаналитик видит перед собой разных «детей».
Строго говоря, анализант не видит в своем психоаналитике своего отца, — он ведет себя со своим психоаналитиком также как он вел себя со своим отцом, а это, как говорят в Одессе, две большие разницы. В процессе психоанализа, когда запретные темы перестают быть таким пугающими и анализант получает возможность критически их пересмотреть, когда потребность в вытеснении запретного пропадает и защиты становятся не нужны — поведение анализанта взрослеет прямо на глазах. Соответственно, пропадает и явление отцовского переноса.