Пример «инцестуального эпизода».
Алгоритм вытеснения «инцестуального эпизода».
Структура невротического имени.
Девушка говорит о себе (и весь ее облик говорит об этом же), как об «ангеле» - существе невинном (не имеющим собственных сексуальных целей), стремящемуся ко всему доброму и хорошему, но главное, существе послушном, живущим по заданным правилам. Строго говоря, она не говорит: «Я ангел» (это важный нюанс, девушка еще пока психически стабильна), но это обобщение совершенно органично вытекает из того, что она буквально говорит о себе. Данное представление является для нее искомым – она прикладывает большие усилия, для того чтобы не только внешний наблюдатель сделал вывод о ее «ангельской» сущности, но и она сама забыла о своей «порочности». А «порочность» находится недалеко, в ближайшем подсознании; через сон девушки в психоанализ проникает тема инцеста.

О «сексуальных» отношениях с отцом девушка говорит, как о его домогательствах. Свою вовлеченность в процесс она объясняет безусловным авторитетом отца («ну, он же Отец»), но ее буквальный («покадровый») рассказ оставляет несколько иное впечатление, впрочем, тоже ожидаемое – стандартный разворот комплекса Электры. Единственное, что ее волнует во время «домогательств» отца, это страх перед материнским разоблачением и последующим разводом родителей, сами же сексуальные манипуляции отца с ее половыми органами (петинг) не выступает в ее отчете источником неудовольствия.

NB. Хотя сексуальные действия отца в отношении дочери являются безусловно преступными, его «домогательства» я ставлю в кавычки – рассказ девушки является хорошей иллюстрацией одной из основных посылок психоанализа (здесь мы с Фрейдом сходимся), что ранняя детская сексуальность существует, и что одной из ее основных функция является функция овладения объектом, в данном случае отцом, поэтому девочка здесь не совсем жертва, а у преступного отца все же есть кое-какие оправдания.

Искомое представление о себе девушка формирует в соответствии со своим представлением о требованиях матери (оно является средством овладения матерью). В данном случае искомым представлением является представление о себе как об «ангеле» (пока она «послушный ангел» мать ею довольна – мать ее не бросит).

Интересно, что девушка не говорит о себе «Я ангел» (не хочет осознавать себя ангелом), данный вывод слушатель должен сделать сам. Это представление является искомым, но совершено некритичным, отстоять его у критики девушке не удастся, даже если критика исходит из ее же принципа реальности (а может быть именно поэтому и не удастся). В момент утверждения «Я ангел» девушка почувствовала бы, что говорит ложь; ее принцип реальности сигнализировал бы ей «Не истина, и ты сама это знаешь - истина есть и ты сама это знаешь». В момент утверждения «Я ангел» принцип реальности напомнил бы девушке то, что она так старалась забыть, а именно, что есть обратная сторона ее «ангельского» образа и она больше похожа на правду, хотя и не может быть таковой.

Для трансляции Другому своего искомого представления о себе человек старается использовать соответствующие символы вместо прямого текста. Для человека принципиально, чтобы именно Другой, считав транслируемые ему символы, назвал его по имени - так, как он назвал бы себя сам, если бы не имел непосредственного доступа к истине о себе самом. В противном случае, его имя попадает под действие принципа реальности и распадается – сознание человека, как бы, говорит ему: «Ты не тот, кем себя называешь!». В этот момент открывается дорога в подсознание к его «настоящему имени» - имени, которое сулит ему гибель. Это имя тоже неверно, но человек об этом еще не знает, ему кажется, что оно настоящее, более того, оно кажется ему искомым. В данном случае, это хорошо видно: вытесняемое имя (противоположное «Ангелу») не доопределено, но в отличии от имени «Ангел», вытесняемое имя девушка стремится удержать недоопределенным. Ничего хорошего такое раннее проявление сексуальности ей не сулит – почти любой сторонний наблюдатель, увидев, как она «соблазняет» отца (ставлю в кавычки, потому что детское «соблазнение» не предполагает коитуса) назвал бы ее «Маленькой шлюхой». Проблема в том, что она и сама назвала бы себя так, ничего другого ей бы в голову, просто, не пришло; хотя, строго говоря, это неверное обобщение. «Маленькая шлюха» становится ее вытесняемым именем. Это имя целиком находится в подсознании девушки, в состоянии «до слов», и удерживается ею в этом состоянии до последней возможности.

NB. О каких «именах» идет речь. Говоря «имя», я имею ввиду означающее, которым человек будет вынужден означить пережитый им опыт (содержание своей душевной жизни), когда придет время ответить на вопрос «А, что это было (Кто же ты такой)?».

Периодизация здесь вещь весьма условная, но как мне кажется, в большинстве случаев, здесь я могу ошибаться и ошибаться кардинально, «инцестуальный эпизод» возникает на стыке досимволического и псевдосимволического периода развития психики человека (о данной периодизации я подробно говорю в работе «Закономерности формирования и функционирования «Я» человека»), когда пережитый опыт и слова, способные его означить, еще отделены друг от друга и человек может сказать, указывая на пережитое: «Это ничего не значит, это было не нарочно, я больше так не буду!» и никто не усомнится в сказанном, потому что все хотят в это верить, все хотят верить в то, что ребенок (их ребенок) - это существо чистое и невинное (в том смысле, что еще никаких сознательных установок у него еще нет и никакую программу он еще целенаправленно не отрабатывает); особенно, конечно, в это хочет верить сам человек. В этот же период, в силу, опять же, отделенности опыта от слов, возможен подбор слов, возможен поиск подходящего означающего, а возможно и, просто, отложить данный поиск, как сказала героиня одного фильма: «Я подумаю об этом завтра!»

Акцент в данном случае стоит на следующем моменте, если «инцестуальный эпизод» возникает на стыке досимволического и псевдосимволического периода развития психики человека, то образующееся имя (совокупность опыта, ждущая и требующая своего(!) означаемого) остается недоопределенным (именно поэтому данный период назван мною «псевдосимволическим»), и удерживается человеком в недоопределенном состоянии до момента нахождения своего (правильного) означающего.

Если «инцестуальный эпизод» возникает в символический период развития психики, когда человек уже находится в искомом для себя образе и развитие его «Я» уже идет в логике предзаданного имени (например, имени «избранный (особенный, инакий, бог»), то подбор правильных слов диктуется не внутренней логикой «инцестуального эпизода», а логикой легитимизации предзаданного имени. В символическом режиме не контекст происходящего определяет слова, которые должны его транслировать, а слова (логика легитимизации имени человека) определяют контекст происходящего.

Пример формирования предзаданным именем контекста происходящего. Мальчик осознает себя особенным, с этим осознанным именем он входит в «инцестуальный эпизод». «Инцестуальный эпизод», в данном случае, представляет собой совершаемую матерью медицинскую процедуру по открытию головки члена; в представлении анализанта мать была счастлива от манипуляций с его «божественным» пенисом. Имя «Особенный» («Я-особенный) требует, чтобы нормальная, по сути, процедура стала особенной (с расширением аномальной). «Раз я особенный, значит и все происходящее со мной должно быть особенным, в том числе и моя сексуальность – мои сексуальные отношения должны быть особенными, значит, они будут особенными, иначе какой же я особенный, а я особенный», - так примерно думается моему анализанту. Имя «Особенный» превращает асексуальный, по сути, «инцестуальный эпизод» в полноценное сексуальное действо, причем, искомое сексуальное действо, имя «Особенный» формирует легитимизирующий себя контекст.

Получив искомый («сексуальный») контекст «инцестуальный эпизод» становится крайне избыточным и опасным для «особенного» ребенка (угроза отцовской расправы возрастает кратно). Страх уничтожения заставляет его вытеснять (спрятать) сексуальный аспект своих отношений с матерью, и это ему удается, к своему совершенному счастью, он обнаруживает, что он еще «ребенок» и может оставаться таковым всю жизнь, если захочет. Впоследствии, анализант доопределит свой образ «ребенка», сделав акцент на своей асексуальности и послушности отцу. «Особенный» с сексуальным расширением заменяется на «Особенный» с асексуальным расширением («асексуальный ребенок»). «Особенный асексуальный (идеальный) ребенок» становится сознательной конструкцией, намеренно транслируемой анализантом во вне (в начале своего психоанализа анализант так прямо и говорил мне: «Исходите в своем анализа из того, что я без члена»), а «Особенный» с сексуальным расширением опускается в подсознание, это имя как бы исчезает, но на деле остается искомым для анализанта – истинным его «именем». «Инцестуальный эпизод» превращается в подсознании в инцест, остается искомым, но уже искомым сексуальным действом. Таким образом, имя «Особенный» превращает асексуальный «инцестуальный эпизод» в сексуальный «эпизод» и удерживает его в подсознании именно в таком качестве. Лишиться побуждения к инцесту для анализанта равнозначно потери своей «особенности» (априорной социальной исключительности), что, в свою очередь, означает потерю матери (первичная детская психотравма), о функциональной нагрузке, лежащей на представления о своей априорной социальной исключительности, я не раз говорил в своих работах.

Возможно ли неправильное означение опыта? Психоанализ стоит, как раз, на возможности переозначения пережитого опыта. Таким образом, возможно, как правильное, так и неправильное означение опыта. Правильное означение дает возможность реализации человека (реализации его, как конечной причины своего мира), неправильное, соответственно, блокирует данную возможность. Правильное означение является искомой целью человека. Правильное означение человек отделяет от неправильного априорно, а не эмпирически, он его предчувствует, что называется, «кожей». При встрече с правильным означением человек не ошибется, проблема в том, что данная встреча может не состояться, у человека может отсутствовать «техническая» возможность означить свой опыт правильно, в момент встречи у него может не быть нужных слов (могут быть только ненужные слова). В большинстве случаев так и бывает, особенно это верно, когда дело касается ребенка. Ребенок, можно сказать, с необходимостью означает свой опыт неверно, а потом попадает в логику своего неверного означения, которое ему кажется верным и единственно возможным, и сходит с ума. Рассматриваемый пример может служить иллюстрацией к данному тезису.

Вытесняемое имя, кажется девушке ее настоящим (родным) именем, в этом проблема его вытеснения, - окончательно оторваться от него она совсем не жаждет. В представленном эпизоде налицо чистое своеволие – девочка со всей присущей ребенку непосредственностью овладевает отцом. Здесь же, мы наблюдаем и открытый центр удовольствия – девочка овладевает отцом делегируя ему функцию защищенного сексуального удовлетворения (комментируя эпизод девушка вспоминает, что, будучи маленькой, любила заниматься мастурбацией, за коим занятием ее не раз ловила мать) – отец будет отвечать за наказуемое матерью наслаждение. Таким образом, в имени «Маленькая шлюха» сосредоточено почти все самое ценное для девочки: своеволие, центр удовольствия, власть над отцом, с расширением «власть над миром» (отец у ребенка расширяется в «Отец», в смысле, Бог); и если бы не потеря матери (перечисленное наполнение имени «Маленькая шлюха», приводит девушку к потере матери, по крайней мере, так ей кажется) вытесняемые содержания стали бы основой, формирующей ее искомое представление о себе. Но потеря матери перевешивает, - девочка вынуждена вытеснять свои базовые онтологические интенции (но недалеко, в ближайшее подсознание – интенции все-таки базовые).
В содержании вытесняемого эпизода ничего разрушительного нет, более того, это содержание для девочки исключительно позитивно, это тот самый «потерянный рай», который она будет потом искать всю жизнь. Но понять себя внутри этого эпизода, без помощи психоаналитика, она может только в терминах, исходящих от матери (овладение матерью в то время является для нее сверхцелью), а ее мать определила бы ее поведение исключительно негативно и обозвала бы ее «маленькой шлюхой», а может быть и еще резче.

«Маленькая шлюха» (с расширением «маленькая инцестница», это важно) становится настоящим именем девочки не только потому, что реализуя потребность овладения матерью она инстинктивно встраивается в ее текст и смотрит на себя ее глазами (это главный фактор), но еще и потому, что от отца исходит позитивное отношение к данному имени («Уй, ты моя маленькая шлюха!», - как бы говорит он ей) – он является для девочки опорой в ее противостоянии с матерью - возможностью ее реализации именно в качестве «Маленькой шлюхи». Причем, реализации полноценной, - содержанием «Маленькой шлюхи», повторюсь, являются в том числе и основные онтологические интенции человека. Все на свои места, как всегда, расставит сама жизнь: девушка пойдет за того, кто позовет ее «настоящим» именем – за тем, у кого на нее будет устойчивая эрекция (в идеале: у кого будет устойчивая эрекция только на нее) и кто будет ей как «папа», а вот сбудутся ли ее мечты – это большой вопрос.

В данном случае, акцент надо сделать на том, что весь этот «рай» заключен в рамки ненавистного для ее матери имени «Маленькая шлюха»; это важно, потому что, как я говорил выше, вытесняются именно неправильные слова (неправильное означение опыта). Если бы мать девочки была настроена менее агрессивно к ранним проявлениям ее сексуальности, то ее «настоящее» имя было бы иным, соответственно, иной была бы и ее невротическая конституция (если мать положительно оценила бы ее «сексуальное» заигрывание с отцом, а такое бывает, то, с высокой долей вероятности, получилась бы «проститутка»).

Еще раз, надо сделать акцент на непроявленности данного имени – в подсознании девушки оно присутствует только в качестве предчувствия слов. И хотя данные слова неверные, их предчувствие точное и однозначное – если неправильные слова в непроявленном имени и могут быть заменены, то только на конгруэнтные, впрочем, тоже неправильные; контекст, в любом случае, останется однозначно сексуальным и однозначно позитивным. Можно сказать, что из этого непроявленного контекста неправильных слов родится огромная мириада слов, целые романы, и все о счастливой любви с «отцом».

Присвоенное имя (следующий этап формирования невротического имени). Непроявленное (вытесняемое) имя (допустим, «Маленькая шлюха») упаковано в уничижительные определения, которыми мать девочки награждала ту, за наказуемое детское своеволие, вытесняемое имя имеет сложную структуру.

Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст статьи можно купить.

Статья "Пример «инцестуального эпизода»"
1100
р.
Click to order
Made on
Tilda